Засуха-2010: спасает ли Россию предложенное Медведевым восстановление системы мелиорации?

По данным Минсельхоза РФ, сельхозкультуры погибли на 12 млн 900 тыс. га, то есть, на 30% посевной площади зерновых. Прогноз по урожаю 2010 года в России был снижен на треть, и в августе страна закрыла экспорт зерна. В магазинах подорожали продукты. В качестве основной причины всех этих событий (кроме повышения цен, ответственность за которое вменяют также торговцам-спекулянтам) называется аномальная жара и засуха. Между тем, ряд экспертов полагает, что природные условия не могут служить оправданием гибели посевов – катастрофа произошла из-за ненадлежащего отношения к почве. Что же, собственно, случилось с землей, спасает ли страну предложенное Медведевым восстановление системы мелиорации, а также о том, почему заливка торфяников - "абсолютная глупость", Накануне.RU рассказал заведующий лабораторией почвенной информатики почвенного института имени Докучаева Российской академии сельскохозяйственных наук, кандидат биологических наук Дмитрий Рухович.

Вопрос: Дмитрий Иосифович, поясните, в чем Вы видите причину массовой гибели посевов в стране в этом году, если не в засухе? Лето ведь, действительно, было необычно жарким.
Дмитрий Рухович: Никаких особых аномалий в 2010 г. с точки зрения природных циклов не было. Действительно, пошли засушливые года, и неизвестно, сколько они продлятся, – наверное, следующий год будет не менее засушливым. Но для ученых эта проблема абсолютно не нова. Причина состоит в том, что на протяжении последних 20 лет земля в России деградировала. С начала 90-х годов лет пять-семь было вообще всем все равно, а с в 2000-х годов сформировалась совершенно аномальная для России система увлажнения – климатические условия были лучше, чем в среднем за последние сто лет, поэтому не было особой необходимости думать о проблеме плодородия. И получилось, что за 20 лет забросили элементарный контроль за тем, в каком состоянии оно находится. То, что в принципе, такое нормальное природное явление, как уменьшение количества осадков, вдруг привело к катастрофе – массовому выгоранию полей – означает просто падение культуры земледелия до критического уровня. Засуха просто выявила, насколько мы не готовы. Если погодные условия идеальные, то можно какое-то время не замечать, что почва плохая. Но, как только отклонение от идеала намечается, выясняется, то при плохой почве устойчивость резко падает.

Вопрос: Каким образом можно было противостоять засухе в этом году? И чем отличается культура земледелия сейчас от той, что была 20 лет назад? Как это все собственно, деградировало?
Дмитрий Рухович: Вы знаете, что все степи засажены лесополосами. Это и есть борьба с засухой, которую создал основоположник почвоведения Докучаев. Он разработал систему лесополос, которая Сталиным была внедрена по всей стране – знаменитый сталинский план реконструкции природы. Но лесополосы требуют определенного ухода. А они в данный момент неизвестно вообще чьи – за ними не ухаживают и не ухаживают давно. Потом существуют влагосберегающие технологии – об этом вообще забыли.

Вопрос: В чем суть этих технологий?
Дмитрий Рухович: Например, это выведение какой-то части земель под пар, правда, делать это нужно со знанием дела. В зависимости от того, как обрабатывается пар, он может, как служить влагонакоплению, так и не служить, он может наоборот иссушать землю, если она просто брошена, там стоит сорняк, и этот сорняк испаряет влагу.
Кроме того, у нас есть практика сжигания полей – сельхозпалы. Американцы и европейцы сейчас упрекают Россию, что мы из-за этого производим основное количество сажи, которая влияет на таяние Арктики. А между тем, сжигаемую солому можно использовать для удержания влаги – солому измельчают и выносят на поля – это называется мульчирование. Измельчение необходимо, потому что если колосья останутся во всю длину, они не смогут сами по себе перегнить на поверхности, а когда пойдет вспашка, плуг зачастую не сможет их протащить, соберет комья этой соломы и не сможет ее распахать. Поэтому солому нужно измельчить, и этой мульчей покрыть поле. Получается влагоудерживающая система, а при вспашке мульча уйдет в почву и повысит в ней концентрацию биогумуса. Почвы, богатые гумусом, хорошо удерживают влагу - если вы возьмете кусочек хорошего чернозема и намочите его, то увидите, что он сохнет очень неохотно. А у нас содержание гумуса никто не контролирует, а это приводит к тому, что почвы перестают удерживать влагу. Влагоудерживающая способность почвы – она, по разным оценкам, упала в два-три раза с 1990-х гг. по стране. У нас солому, в принципе, никто не использует сейчас, хотя раньше это делалось.

Вопрос: Почему, по Вашему мнению, хозяйства сейчас не используют эту технологию?
Дмитрий Рухович: Дело в том, что для того, чтобы вносить солому в виде мульчи, нужно элементарно иметь технику. Если просто-напросто идет комбайн, то задача комбайна – собрать зерно, солома для него, в общем-то, неизбежный вред. В комбайне должен быть измельчитель. Для того, чтобы работал измельчитель, необходимы дополнительные горюче-смазочные материалы, на что необходимы деньги…
Солома также используется на подстилку скоту – корова на бетоне спать не любит, она солому пожует, если захочет. А вместе с коровьими экскрементами солома превращается в совершенно замечательное удобрение. Как известно, с 1990-х гг. наша страна стремительно теряла животноводство. Возникает вопрос, если нет коровы, то куда девать солому.
С сокращением поголовья связана и проблема севооборота. На поле не рекомендовано 10 лет подряд высевать одну и ту же культуру. Это ухудшает почву, накапливаются вредители, накапливаются болезни и так далее. Выросла два раза пшеница – ее сменили пропашными или многолетними травами. Но многолетняя трава, опять же идет на корм скоту. Если скота нет, то количество многолетних трав в севообороте начинает занижаться.

Вопрос: Кто, по Вашему мнению, виноват в массовой деградации земель в стране?
Дмитрий Рухович: Что значит виноват? Я ученый, а не политик. Суть, с моей точки зрения, заключается в том, что нигде в мире сельское хозяйство не оставлено на самотек. Нигде в мире никто не говорит, что фермер – это субъект экономической деятельности, и его личное фермера дело, как он там выживет. Америка в свое время загубила огромное количество земель – они, например, выращивали, знаменитую монокультуру хлопка. Массово загубили замечательные леса. У них были пыльные бури в жутком количестве. Но после этого были приняты законы, акты, система контроля, когда ты не имеешь права, эксплуатируя землю, привести ее к деградации. Ты ведешь сельское хозяйство так, чтобы земля не пострадала, потому что ты на земле не последний. У нас в данный момент никакого контроля не существует. Его ликвидировали и, в принципе, почвенной службы нет как таковой.

Вопрос: А раньше – была?
Дмитрий Рухович: В советское время эта служба была – она была достаточно хорошо структурирована. Называлась она - Гипрозем. Это была система контроля, картирования и так далее. Она худо-бедно, но контролировалась наукой – были институты, которые разрабатывали методики, по этим методикам работали, контролировали их соблюдение, и не допускалось безобразное отношение к земле. В 1990-х гг. Гипрозем был ликвидирован, истреблены его архивы, уволены специалисты. В данный момент единственный остаток от всей этой системы – это агрохимическая служба. Непонятно, кому вообще она подчинена – официально она подчинена департаменту растениеводства Министерства сельского хозяйства РФ, но при этом деятельность других департаментов приводит к тому, что на нее влияние оказывают совершенно сторонние лица, и агрохимслужба в данный момент не в состоянии контролировать именно плодородие. Раньше службы было две – Гипрозем контролировал плодородие, а агрохимическая служба, собственно, создавалась под расчет норм внесения удобрений.
Сейчас перекос в сторону агрохима приводит к тому, что агрохимики, сидящие в этой службе говорят, что давайте повысим плодородие с помощью удобрений, но засуха показывает: что толку в этих удобрениях, если пшеница не всходит. У нас есть программа плодородия, которая к плодородию не имеет никакого отношения. Она имеет отношение только к мелиорации. Это система поддержания департамента мелиорации.

Вопрос: Кстати, о мелиорации - как вы смотрите на поручение Президента разработать меры по восстановлению системы мелиорации?
Дмитрий Рухович: Кто допущен к телу, тот выбивает деньги. Нельзя восстановить систему мелиорации, нужно восстанавливать комплекс плодородия почв. Мелиораторов отпускать без контроля почвоведов – это самоубийство страны коллективное. Они уже загубили огромные массивы. Мелиорация привела к гибели целого региона Узбекистана, который называется "голодная степь". Туда за бешеные деньги провели воду в пустыню и в данный момент это сплошной солончак. Лично я ту ситуацию мониторю 25 лет. Сейчас восстановить эти земли уже практически невозможно.
Когда мелиорация бесконтрольная – а она у нас в стране сейчас полностью бесконтрольная – мелиорация гибельна. Те же пожары вокруг Москвы – следствие деятельности департамента мелиорации. Это они осушили торфяники, а сейчас просят деньги на их обводнение.
Вопрос в том, кому мелиораторы должны сдавать систему – они ее должны сдавать контролирующей хотя бы, чтобы наука признала, что мелиорация проведена качественно. Если осушили, то по делу, а не просто так, если орошали, то к засолению не привели. Это комплекс мер, а не закапывание денег просто, потому что сказали. Вот нам сказали осушить – мы осушили, а то, что оно потом горит – это дело пожарных.

Вопрос: Какие меры нужно предпринять, чтобы восстановить комплекс плодородия почв в стране? Есть у вас какие-то конкретные рекомендации: возобновить мульчирование, лесополосами заняться…
Дмитрий Рухович: Конкретных рекомендаций написаны тонны. На любую ситуацию можно найти, но для этого нужен исходный материал – для того, чтобы понимать, что конкретно делать, нужно понимать текущее состояние. Должна быть общая и комплексная система, которая должна быть завязана на плодородии почв, не на агрохимию, не на мелиорацию, а на грамотное ведение хозяйства целиком. И если грамотно хозяйство вести невозможно, то отдельные элементы могут только ухудшить ситуацию. Я, например, знаю, что зачастую дотации на удобрения, например, приводили к отрицательным последствиям.
Прежде всего, нужно хотя бы ввести элементарный контроль, нужно чтобы хотя бы было где-то зафиксировано, в каком состоянии кто землю взял, и тогда можно сказать, что он с ней сделал. Мы не можем водить фермера за ручку и говорить ему – паши так или так, но нужно, чтобы он четко знал, что он не имеет право ухудшить ситуацию. И нужно понимать, кого мы поддерживаем в критической ситуации, когда теряются посевы. Одно дело, человек сделал все, для того чтобы хозяйство было, а на него свалились непреодолимые обстоятельства. Другое дело, если человек изнасиловал землю и в результате при первом же катаклизме потерял урожай. Надо выбирать тех, кто грамотно ведет хозяйство, и помогать им. Насколько я знаю американскую систему, там дотация идет по факту получения урожая. Государство четко определяет, что оно хочет получить – сколько каких культур и, исходя из этого, если фермер получает то, что у него просили, то у него гарантировано, что у него все это выкупят, а не он будет бегать по рынку.

Вопрос: То есть вы предлагаете для спасения почв, установить, прежде всего, систему контроля уровня их плодородия? Каким образом это сделать? Воссоздать Гипрозем?
Дмитрий Рухович: В общем-то, да. С моей точки зрения вывести систему из-под науки было просто преступление. У нас есть Российская академия сельскохозяйственных наук, которая в настоящее время никакого отношения к реальному производству не имеет.

Вопрос: И вы предлагаете сотрудников этой академии в Минсельхоз посадить?
Дмитрий Рухович: Как это делать – это другой вопрос. Гипрозем была государственная служба. Людям писали четкие инструкции, а за эти инструкции отвечала академия наук и она обеспечивала контроль не за службой, но за выполнением методик. И наука же осуществляла агрегацию этих данных. Отслеживался процесс – что происходит. В данный момент поток информации полностью нарушен.
Сколько земли стране надо, сколько ее выведено из сельхозоборота. Никто ж вам не скажет, сколько у нас обрабатывается земли. Это все называется элементарным словом "мониторинг". Так вот элементы его какие-то есть, а самого мониторинга нет...

Вопрос: Дмитрий Иосифович, а могли бы Вы пояснить, что у нас происходит с торфяниками? В этом году они стали источником больших неприятностей? Что это за почвы, как они себя ведут?
Дмитрий Рухович: Торфяники подвергнуты мелиорации. Их обрабатывали, с одной стороны, для добычи торфа, что раньше практиковалось. Кроме того, торфяники достаточно плодородны, пока не сработается торф. Но обрабатывать нужно крайне аккуратно. Торф – это 100% органика. Когда его начинают пахать – он, как почвоведы говорят, "сгорает" – каждый год там несколько сантиметров этой толщи разлагается - торф срабатывается. Если хозяйство вести неправильно, торф может быть сработан весь, пока он не дойдет до нижних слоев земли. Под ним обычно глеевый песок, который крайне неплодороден.
Его осушали самым примитивным из всех возможных методов – так называемым, щелевым дренажом, - прорезали толщу торфяника на метр и более – делали узкие каналы, по которым сбрасывалась вода. После того, как это произошло, идет высыхание. В Подмосковье у мелиораторов была задача по осушению – они осушили, а фактически некому было передать – осталась бесконтрольная вся в канавах территория, с которой спустили воду. Болото они победили, торф высох, теперь ему, по сути, ничего не остается, кроме как гореть.

Вопрос: А что можно сделать, чтобы предупредить это горение? Насколько эффективна с этой точки зрения проливка торфяников?
Дмитрий Рухович: Заливание торфяников – это абсолютная глупость. Наполнить водой можно таз, а решето наполнить водой нельзя. Осушенный торфяник – это решето. Сам по себе торф воду не держит, он разбит этими щелями, которые отводят воду. Вопрос может решить повышение уровня грунтовых вод – нужно смотреть, куда они отвели воду, в каком состоянии этот водосброс находится, и тогда можно вернуть обводнение торфу.
Нужно немедленно начать картирование – сейчас карты сельхозугодий в стране не существует, карты торфов человеческой – тоже. Нужно понять, что они наделали – этого же нигде нет. Исходя из того, что они сделали, можно найти узкие места, которые можно перекрыть, чтобы уровень воды поднялся, и торф перестал быть сухим. Но за этим процессом нужно немедленно и тщательно начинать за ним следить – что при этом происходит.

Вопрос: А что может произойти?
Дмитрий Рухович: Честно говоря, я не знаю, делали ли когда-нибудь в мире обратное обводнение торфяников, и чем это кончилось. Это, действительно, вопрос, который требует изучения. Дело в том, что болото – оно живое, а торф, собственно, мертвый. И если туда обратно подать воду, что там начнется, я вам не скажу. Чтобы избежать возгорания, нужно подтопить. Но подтопление может привести не к тому, что болото восстановится и в нем пойдут все те процессы, которые там веками шли, – может произойти какая-нибудь страшная штука – может гнить начнет… Никто этого никогда не делал – вначале массово осушили, потом массово обводнили – кто его знает, чем это кончится. Я даже предвидеть не могу…