<div style="text-align: center;" center;\="" center;\="\"\"" center;\\="\"\"\"\""><font style="font-weight: bold;" bold;\="" bold;\="\"\"" bold;\\="\"\"\"\"" size="3">РЗС: предварительная оценка урожая зерновых 2012 года - 100 млн тонн
РЗС: предварительная оценка урожая зерновых 2012 года - это 100 млн тонн
- Просмотров: 3235
Журавлев: 2011 год был отмечен, среди прочего, возвращением России на мировой зерновой рынок. Об этом и не только об этом мы говорим с вице-президентом Российского зернового союза Александром Корбутом. Александр Вадимович, летом был снят запрет на экспорт зерна. Я попросил бы вас для начала напомнить, в каких обстоятельствах этот запрет появился и чем обернулось наше возвращение?
Корбут: Появилось оно на фоне катастрофической жары, которая была летом. Я думаю, она была катастрофической для каждого человека, который оказался в ней. Хотя первые прогнозы урожая по прошлому году были весьма хорошие, и ожидания тоже были очень хорошие, но жара убила посевы на огромных площадях.
Мы потеряли огромное количество зерна. Это стало причиной того, что государство ввело запрет на его экспорт. Российский зерновой союз выступал против этого запрета, и мы считаем, что это было не вполне рациональным решением. Можно было найти и другие механизмы.
Журавлев: А вы боялись репутационных издержек или именно товарных?
Корбут: Здесь несколько факторов. Мы никогда не рассматриваем экспорт как самоцель бизнеса. В чем позиция нашего союза? Экспорт - это механизм, который позволяет крестьянам продавать зерно по дополнительному каналу. Здесь не только внутренний рынок, но и внешний. Соответственно, у них есть возможность выбора, где продавать, где цены лучше, и получать дополнительный доход.
Тем более, внутреннее потребление у нас относительно невелико, и оно сокращается. Кстати, есть интересный момент: оно сокращается и потому, что доходы населения стали выше, люди стали лучше питаться. Произошел переход от растительной пищи, от хлебно-картофельной диеты к тому, что люди стали больше употреблять овощи, фрукты, мясо, молоко.
Благодаря нацпроектам и госпрограмме созданы новые животноводческие комплексы, там используются наиболее передовые технологии, передовая генетика. Для получения того же количества продуктов требуется меньше зерна.
Экспорт нужен нам для того, чтобы наши крестьяне, производители зерна имели постоянный рынок сбыта, желательно, расширяющийся, чтобы у них были стимулы к технологической модернизации, стимулы к развитию. Именно поэтому мы являемся сторонниками экспорта, а не потому, чтобы кто-то вывез это зерно из России.
Журавлев: Как я понимаю, к лету 2011 года проблема была снята?
Корбут: Она фактически была снята. Стало ясно, что особой остроты проблемы нет где-то в феврале 2011 года, когда началось быстрое и глубокое падение цен на зерно на внутреннем рынке. Оно показало, что зерна в стране достаточно, и проблемы нет. Это позволило обеспечить открытие экспорта с 1 июля.
Журавлев: Были сообщения, что в основном мы экспортируем фуражное зерно. Это так?
Корбут: Это абсолютная неправда. В основном мы экспортируем продовольственную пшеницу так называемого четвертого класса. В мировой классификации это пшеница с протеином 11,5 процентов. Дело в том, что значительная часть наших зарубежных потребителей российского зерна - это арабские страны, Средиземноморье, и им для производства традиционных сортов хлеба именно подходит эта пшеница. Получается наилучшее соотношение цена-качество. Это требование потребителя, и мы занимаем эту нишу.
Журавлев: Это те самые твердые сорта пшеницы?
Корбут: Нет, это не твердые сорта пшеницы. Твердые сорта пшеницы у нас производятся в очень маленьких объемах. Происходит это потому, что спрос на них ограничен, да и в мире твердых сортов пшеницы производится немного.
Журавлев: Видимо, все покупают итальянцы, чтобы сделать свою пасту.
Корбут: Нет, покупают все понемножку, покупают как улучшители для производства муки, для производства пасты. Кстати, Россия и экспортирует, и импортирует зерно. Например, казахстанское зерно - высококачественное, потому что у них такой климат. Оно традиционно ввозится в Россию для производства муки, для повышения качеств муки.
Правда, теперь мы уже не импортируем его из Казахстана. Мы действуем в рамках Таможенного союза. Кстати, Таможенный союз сработал уже в этом году, несмотря на то, что был введен запрет на экспорт. Российское зерно поступало в Казахстан.
Журавлев: Но при этом и казахстанское зерно поступало в Россию?
Корбут: Казахстанское было дороже, чем российское. Они не вводили ограничения, у них цены на зерно быстро приблизились к мировому уровню.
Журавлев: А как выглядят производители зерна в России и как они выходят на внешний рынок? Самостоятельно?
Корбут: Производители зерна в России - это порядка 20 тысяч крупных хозяйств и где-то 150 тысяч фермеров. Причем фермеры, эти хозяйства, которые кажутся маленькими, - это хозяйства, которые производят примерно 20 процентов российского зерна. То есть это уже достаточно крупные хозяйствующие субъекты.
Также важны агрохолдинги. Это крупные хозяйства, которые консолидировали у себя значительные земельные ресурсы, но это свыше 100 тысяч, если считать, то это несколько сот хозяйств. Есть субъекты, которые имеют 400-600 тысяч гектаров. Вообще-то, это совпадает, например, с посевной площадью тех же Нидерландов.
Журавлев: Одно хозяйство - и вся Голландия. Здорово!
Корбут: Специфика экспорта заключается в том, что покупатель берет крупную товарную партию однородного зерна. Выйти какому-то одному производителю на экспорт достаточно сложно, потому что здесь нужна и стабильность поставок, и большие объемы, и стабильность качества. Здесь возникает вполне естественное звено, которое принимает на себя функции и сбора зерна, и рыночные риски, связанные с экспортом. Рисков очень много. Эти трейдеры занимают эту нишу.
Журавлев: Это частные компании?
Корбут: Да. Единственная компания, которая имеет 100 процентов государственного капитала - это ОЗК (Объединенная зерновая компания), которая была создана полтора года назад. Кстати, хоть она и действуют как классический рыночный агент, там нет никакой специальной государственной поддержки. Она уверенно выходит на мировой рынок, за полтора года она экспортировала уже полтора миллиона тонн зерна. Компания становятся значимым игроком российского и мирового рынка зерна.
Журавлев: Примерно осенью, после того, как был снят запрет на экспорт, появились статьи в разных журналах и газетах, причем как наших, так и зарубежных, в которых речь шла о том, что русские спасли рынок, вернувшись на него, потому что цены сразу упали, и всем стало от этого хорошо.
Корбут: До этого были статьи о том, что русские погубили продовольственную безопасность. Дескать, они ушли с рынка, цены взлетел, и вся беда - только в русских злодеях, которые разрушают рынок. Если смотреть объективно, то есть фундаментальные факторы - это производство и запасы. Производство и мировые запасы пшеницы в прошлом сезоне были достаточно велики, и когда Россия ушла, ее место на рынке заняли другие поставщики.
Но дело ведь еще и в том, что рынок - это доверие. Отсутствие доверия вызывает ценовое ралли, потому что покупатель думает: а если мне не хватит? И начинает лихорадочно закупать. Продавец говорит: о, они все закупают - поднимаем цену.
Естественно, то, что Россия ушла с рынка, в определенной степени стало одним из факторов роста цен. Это совершенно объективно, и спорить с этим невозможно, но вместе с тем, я не согласен с такими оценками. Если посмотреть на фундаментальные факторы, картинка становится немного другой.
Журавлев: А как? Что имелось в виду?
Корбут: Запасы.
Журавлев: Сколько может храниться зерно?
Корбут: В хороших условиях - достаточно долго. Я читал, что до революции один из петербургских археологов на свой юбилей подал жареное мясо мамонта, древнегреческое вино и хлеб, сделанный из зерна, которое достали из гробниц фараонов. Пять-семь лет - нормальный срок хранения при хороших условиях. Он может быть и больше. Считается, что для того, чтобы нивелировать все возможные риски, оно составляет два-три года. При хороших условиях это нормально.
Журавлев: Я с детства помню необычное слово \\\\"элеватор\\\\". На элеваторе все и хранится?
Корбут: Да, в основном на элеваторах, хотя есть свои мощности для хранения у переработчиков. Это сложилось исторически. Когда была советская мобилизационная экономика, то каждое перерабатывающее предприятие должно было иметь трехмесячный запас зерна для того, чтобы обеспечить стабильность работы. Были специальные мобилизационные элеваторы в регионах, где зерно не производится.
В основном зерно хранится на элеваторах, но есть программа развития инфраструктуры, и мы ставим вопрос о том, чтобы интенсифицировать строительство современных мощностей для хранения. Чтобы именно у сельхозпроизводителей были не просто амбары, чтобы крестьянин мог, храня зерно, отыграть на себя возможный рост цен. Подросла цена - может продать и заработать. Это делается для того, чтобы он не сбрасывал зерно сразу, в период уборки, когда цены, естественно, самые низкие.
Журавлев: То есть, чтобы у крестьянина появилась возможность маневрировать собственным товаром?
Корбут: Совершенно верно. Кстати, в рамках этого маневра сейчас ведутся залоговые интервенционные операции. Например, если один продает государству зерно, он имеет право обратного выкупа, то есть он сегодня получил оборотные средства для своего производства - для осенней посевной кампании, для зимнего периода. Но если цена вырастет, то он может выкупить зерно у государства, продать его на рынке и заработать дополнительную маржу.
Журавлев: Вы упомянули мобилизационную экономику советских времен. А сейчас есть какой-то стратегический запас на государственном уровне?
Корбут: Есть.
Журавлев: Большой? Или это спрятано в штольнях в вечной мерзлоте?
Корбут: Не в вечной мерзлоте. Есть специальные элеваторы, и есть Росрезерв, который хранит этот стратегический запас.
Журавлев: Там на полгода?
Корбут: Цифра является секретной, поэтому называть ее не буду, но у государства есть еще и зерно интервенционного фонда, которое было закуплено раньше. Эта цифра абсолютно открыта - 6,4 миллиона.
Журавлев: А потребление страны?
Корбут: В основном там идет продовольственное зерно. Потребление продовольственного зерна не превышает 18 миллионов тонн.
Журавлев: Я предлагаю сейчас перейти на чуть более глобальный уровень. Уже звучали слова относительно нашей кооперации с Казахстаном на зерновом рынке. Скажите, пожалуйста, а в целом по миру какое место мы занимаем на зерновом рынке? Кто наши главные конкуренты? Кто вообще предлагает пшеницу на продажу?
Корбут: Можно считать, что мы - номер два в списке мировых экспортеров пшеницы. Традиционно была пятерка крупнейших мировых экспортеров. Это США, Европа, Аргентина, Австралия и Канада. Еще 12-15 лет назад, когда мы говорили о том, что Россия будет экспортировать зерно, в лучшем случае этому улыбались, говорили, что мы не здравомыслящие люди, что Россия никогда не будет этого делать.
Когда мы начали экспортировать, мир понял, что Россия - это очень крупный игрок и весьма серьезный субъект рынка. Мы на этот рынок вышли и с него уже не уйдем. Конкуренция достаточно острая. Но мы доказали, что умеем работать. Наши экспортеры это доказали.
Кстати, по поводу эмбарго. Это вопрос доверия. Об этом никогда и нигде почему-то не говорится. Российские компании-экспортеры, те тендеры государственные, которые проводил, например, Египет... Когда был введен запрет, мы не могли экспортировать российское зерно. Эти компании закупили зерно на других рынках и поставили эти 450 тысяч тонн зерна. Им пришлось закупать его по более высоким ценам для того, чтобы сохранить рынок, доверие и доказать, что российские партнеры - это достойные доверия клиенты.
Журавлев: Вы сказали, что мы вторые, а кто первый?
Корбут: Американцы.
Журавлев: А кто главный потребитель?
Корбут: Главный потребитель мировой пшеницы - это Бразилия, Япония и Египет. Египет - это крупнейший рынок, который к нам очень логистически близок. Поэтому там наши позиции завоеваны весьма серьезно, они там сильные.
Журавлев: Пароходами везем?
Корбут: Да. Зерно возится пароходами, экспортные железнодорожные перевозки крайне ограничены. Хотя есть Монголия, Азербайджан. Из Ставрополья идут наши эшелоны с зерном.
Журавлев: Скажите, покупают хлеб или зерно?
Корбут: Зерно.
Журавлев: Всегда?
Корбут: Рынок зерна пшеницы - порядка 135-140 миллионов тонн. Мировой рынок муки - это 12 миллионов тонн.
Журавлев: На порядок меньше.
Корбут: Да. Это вполне нормальная, логичная позиция. Любая страна заинтересована в том, чтобы добавленная стоимость оставалась на ее территории, чтобы были рабочие места. Поэтому у нас есть программа Российского зернового союза. Мы считаем, что мы должны увеличить экспорт российской муки до полутора миллионов тонн, в лучшем случае, до двух. Больше нереально.
Но был казахстанский прорыв, когда Казахстан стал экспортером муки номер один. Это произошло благодаря его близости к странам Центральной Азии. Именно там закупается мука. Остальные все-таки стараются закупать зерно. Но сейчас наши мукомолы тоже выходят и на страны Азиатско-Тихоокеанского региона, и на Ближний Восток.
Кстати, когда был запрет на экспорт зерна, был введен запрет и на экспорт муки. Мы выступали категорически против этого. Объясняли, что этого делать нельзя. И с первого января этого года он был снят. После этого пошел мощнейший экспорт российской муки. Потребители стали замещать зерно мукой.
Журавлев: А что дороже?
Корбут: Естественно, мука, но ее и берут меньше.
Журавлев: А намного дороже?
Корбут: Конечно.
Журавлев: Во всех странах едят хлеб?
Корбут: Да.
Журавлев: И в Африке?
Корбут: Да. И самое интересное, в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где традиционно была рисовая диета, тоже растет потребление хлеба.
Журавлев: С чем это связано, как вы думаете?
Корбут: С доходами. Доходы растут, и человек начинает расширять свою пищевую парадигму. Становятся престижными и потребление хлеба, и различной лапши, которые объективно дороже, чем рис, и потребление мучных кондитерских изделий.
Этот процесс идет. Именно поэтому мы рассматриваем Азиатско-Тихоокеанский регион как крайне перспективный и жизненно необходимый для того, чтобы развивалось зерновое производство Сибири.
Журавлев: Там просто ближе.
Корбут: Оно далеко, но для Сибири это ближе.
Журавлев: В мировом масштабе. Вы сказали в самом начале, что у нас сокращается потребление хлеба, а там оно растет. Тоже перекосы? Я перейду на самый глобальный уровень. В 2011 году, как, впрочем, и в 2010 году, на уровне FAO и на уровне разных исследовательских организаций в разных странах мира звучат абсолютно апокалиптические прогнозы относительно того, что наша планета через некоторое время при сохранении темпов прироста населения просто не сможет нас накормить.
Мол, к середине XXI века, если нас будет 10-12 миллиардов на планете, нам придется туго. Понятно, что эти исследовательские организации и FAO должны отрабатывать деньги, которые им дают, и поэтому они так попугивают. Но какова доля истины в подобных прогнозах?
Корбут: Истина всегда не вполне однозначна. Да, население растет. Растет продолжительность жизни. Соответственно, растет чисто физическое потребление. Количество ртов, едоков становится больше. Соответственно, надо давать больше кушать.
Здесь есть еще один момент. Проблема - в доходах. Если доходы низкие, то человек ограничивает свое потребление. Если низкие доходы, он ограничивает потребление, закупочные цены на зерно будут достаточно низкими. Но когда цены на зерно низкие, крестьянин начинает думать, дескать, а стоит ли мне производить его. Растет стоимость ресурсов, изменяется климат, создаются дополнительные проблемы.
Здесь переплетены несколько проблем. Есть еще одна серьезная проблема, про которую почему-то говорят меньше, но она, я считаю, более важна. Это то, что та \\\\"зеленая\\\\" революция, которая прошла в мире, обошла нас стороной. Был трансформационный период, и поэтому многое не получилось. Сейчас прирост урожайности по пшенице очень низкий - менее одного процента в год.
Это очень мало. То есть мы исчерпали тот ресурс, который был сделан. Нужны новые технологии, инновационные решения, новые сорта, и тогда все может измениться радикально. Есть разработки, англичане ведут работу над программой \\\\"2020\\\\". Это не совсем наша \\\\"2020\\\\". У них \\\\"2020\\\\" - это к 2020-му году получить пшеницу с урожайностью 20 тонн с гектара.
Журавлев: Это много?
Корбут: Это очень много, если среднемировая - три тонны. В той же Англии, во Франции урожайность пшеницы - это 7-8 тонн с гектара. Кстати, у нас тоже есть хозяйства, которые получают эти результаты. Мы можем получать значительно больший валовой сбор пшеницы. У нас выведены из оборота 20 миллионов гектаров, мы их можем вернуть в оборот. Россия как гарант продовольственной безопасности имеет великолепные перспективы.
Журавлев: А может, еще и подсечным земледелием снова заняться?
Корбут: А зачем? У нас есть земли, которые выпали из оборота. Тот же северо-запад - вроде, там климат не очень. Но сейчас есть гибриды ржи, которые дают 10 тонн с гектара. А рожь - очень неприхотливая культура. Нужно разработать технологию расширения ее продовольственного потребления и использования ее на фураж - вот, пожалуйста, и решение.
Но это вопрос цены: сколько будет стоить зерно. Должна быть обеспечена рентабельность, чтобы крестьянину было интересно вводить новые земли. Кстати, государство делает сейчас для этого достаточно много.
Журавлев: Мы как-то забыли про Украину. Раньше это была всесоюзная житница.
Корбут: Она и сейчас - один из крупнейших игроков мирового рынка, как и Россия. В 2011 году на Украине хороший урожай. Есть оценки о том, что она может экспортировать до 10 миллионов тонн кукурузы.
Журавлев: Еще в 2010 году в Европе активно обсуждался вопрос с биотопливом. Как раз был кукурузный вопрос: как из кукурузы делать этот самый этанол для заправки автомобилей. Почему сейчас эта тема ушла?
Корбут: Тема не ушла, она сохраняется. Из кукурузы делают этанол, в основном, американцы. Другое дело, что они сокращают так называемые правительственные мандаты поддержки, выводя ее на рыночный уровень. Естественно, производителям биоэтанола немножко дискомфортно, потому что цена будет возрастать.
Эта тема остается, альтернативное топливо все равно необходимо. Другое дело, альтернативное топливо делать на отходах. Это альтернативное топливо второго поколения. Это отходы уборки, лесодеревопереработки. Альтернативное топливо все равно пойдет.
Журавлев: Но ведь понятно, что если к середине века нам грозит дефицит продовольствия, то если то, что выросло, пускать в производство биотоплива, нам действительно не хватит никакой земли.
Корбут: Сейчас у нас урожайность выше, чем в советское время. Это интересный момент. Технологическая и управленческая модернизация у нас прошла. В 1989-1990 годах бюджетная поддержка сельского хозяйства оценивалась в 90 миллиардов долларов, а урожайность была ниже, чем сейчас. Подняв урожайность двух с половиной тонн с гектара, которые есть, вдвое, мы соберем с вами при самом плохом варианте 200 миллионов тонн зерна. Мир будет засыпан зерном.
Тем более, я уверен, что ожидание технологического прорыва очень сильное. Сейчас очень много денег начали вкладывать в создание новых сортов пшеницы. Все западные компании идут по этому пути. Тот же \\\\"Байер\\\\" на эту программу выделяет 200 миллионов евро. В рамках G20 принято решение о создании специальной исследовательской группы по новым сортам пшеницы. Ожидание прорыва существует, и производство будет расти. Я думаю, в любом случае мы перейдем на производство биотоплива второго поколения - деваться некуда.
Журавлев: Каковы виды на урожай в 2012 году?
Корбут: Виды на урожай - это какую погоду Бог даст. В любом случае можно говорить следующее: да, мы засеяли озимые меньше, чем в прошлом году, но столько же, сколько в 2008 году. Я делаю акцент на 2008 год вот почему. Состояние озимых хорошее, лучше, чем в 2008 году. Во-первых, в 2008 году мы собрали 108 миллионов тонн зерна. Во-вторых, были большие продажи зерна, они получили деньги, у них есть денежные средства и на обновление техники, и на закупки удобрений.
Много говорят про административный ресурс. Теперь посмотрим на него с точки зрения позитива - есть ясная и четкая позиция Минсельхоза, которая доведена до банков. Банки согласились, что и бюджетные, и коммерческие деньги поступят на проведение весенне-полевых работ до марта. Это 257 миллиардов рублей. Деньги будут. Значит, крестьяне смогут получить субсидии и купить семена и удобрения. Предварительная оценка - это 100 миллионов тонн. Это первые оценки урожая 2012 года.
Журавлев: Сколько из этого может быть поставлено на внешний рынок?
Корбут: Миллионов 30.
