В декабре 1991 года президент России Борис Ельцин подписал указ о земельной реформе, которая должна была сделать крестьян землевладельцами. Но главными собственниками российской земли в итоге стали крупные агрохолдинги.
О плюсах и минусах сложившегося распределения земель, необходимости сохранения мелких и средних сельхозпроизводителей и о зависимости отечественного агропрома от импорта Forbes поговорил с одним из авторов земельной реформы, директором Института аграрных исследований НИУ «Высшая школа экономики» Евгенией Серовой
— Вы были одним из авторов закона о земле, который был принят в 1990 году в СССР, но фактически земельный рынок начал формироваться только после указа 1991 года. В чем различия этих документов?
— В первом законопроекте, который был нами подготовлен, в завуалированной форме, но все же предполагалась частная собственность на землю. В 1989 году Анатолий Собчак на трибуне Верховного совета СССР впервые увидел этот документ и сразу все понял: «Вы что, головой поехали? Какая частная собственность на землю?» Проект тут же без рассмотрения завернули, отправили на доработку. После этого в законе появилась возможность аренды земли в определенных случаях и паллиатив частной собственности — «пожизненное наследуемое владение». В 1991 году Ельцин подписал указ о приватизации земли в форме долей. Я бы назвала эти доли опционом, если говорить современным финансовым языком. Опцион, позволяющий без согласия других членов сельскохозяйственной организации выйти из нее со своей долей. Выйти и владеть этой долей в частной собственности — продавать или сдавать в аренду без выхода из коллективного землепользования. Обсуждению подлежало только местоположение этого участка.
Вот эти доли — земельные паи — стали главным механизмом приватизации земли в России. Аккумулирование этих долей и создало сегодняшние земельные банки крупных аграрных компаний. Земельное законодательство в России довольно быстро менялось, из него вычеркивали ограничения одно за другим, в какой-то момент оно стало самым либеральным в мире, потому что не запрещало практически ничего.
— Но оно по-прежнему запрещает владеть землей в России иностранцам.
— Это ограничение легко обходили. Создавалось совместное предприятие, например, в которое российский участник вносил свой земельный пай, а иностранный — финансовые средства. И я не вижу здесь никакого криминала.
Абсолютной частной собственности на землю сегодня нигде нет в мире. Современная система земельной частной собственности имеет так называемую распределенную систему правомочий, почти как в феодальные времена. Земля принадлежит некому верховному суверену, например, в Англии — королеве, в других странах — нации. У нас в Конституции написано, что вся наша земля принадлежит российскому народу, он является верховным собственником. И он может принять какие угодно решения, вплоть до конфискации. Высказывались и высказываются опасения: вот придут иностранцы, скупят у нас все землю и поработят. Хорошо, скупят. Но у собственника земли в России есть только правомочия вести на ней бизнес. Верховным сувереном на всей территории страны является российский народ, его представительные органы имеют право сказать: а вот нет, мы не разрешаем эту сделку по таким-то соображениям, а вот эту разрешаем.
— Когда у бизнеса появился интерес к сельскому хозяйству?
После кризиса 1998 года. Коллеги-экономисты тогда говорили, что «все накрывается медным тазом», а я считала, что напуганный мелкий капитал, который заперся в России, побежит в небольшие быстро окупаемые проекты в пищевой промышленности — пекарни, колбасные цеха, сыроварни. Обрушение курса рубля стало естественной защитой от импорта. По статистике мы видим, что пищевая промышленность начала расти уже в 1998 году. Промышленности нужно было сырье, а импортного стало существенно меньше. Пришлось развивать свою сырьевую базу, поэтому в 1999 году пошло в рост сельское хозяйство, а за ним — сельхозмашиностроение. Абсолютно такая же схема сработала в кризисы 2008 и 2014 годов.
— Огромные земельные массивы в стране сейчас контролируют крупные агрохолдинги. Какие риски это может нести?
— Представление, что у нас очень крупные земельные владения, сильно преувеличено. В мире есть гораздо более крупные аграрные компании по физическим размерам. Если брать экономический размер, по выручке в долларах, то наши агрохолдинги будут выглядеть мелочью на фоне мировых гигантов. Крупный капитал в сельском хозяйстве — это финансовые возможности, высокие технологии и хороший менеджмент. Агрохолдинги справились с воровством, наладили дисциплину, победили пьянство в сельхозпроизводстве. Проблемы советских колхозов и совхозов преодолены или преодолеваются, скажем так.
Но возникают другие проблемы. Крупные хозяйства сегодня — это мощные лоббисты. Для сельского хозяйства ранее это считалось невозможным. Чтобы достучаться до правительства, фермерам или мелким хозяйствам надо объединиться, дороги тракторами блокировать, манифестацию устроить. А аграрный олигарх все свои вопросы легко решает в кабинетах федеральных и региональных чиновников. Такая деятельность может приводить к негативным общественным последствиям разного рода.
Крупные компании, например, начинают блокировать принятие «зеленого» законодательства. А законы, которые снижают им издержки, наоборот, продавливают. Или требуют ограничений на импорт, что ляжет на плечи потребителей. Лоббирование крупного бизнеса в других секторах экономики было давно, в сельском хозяйстве — это феномен XXI века.
Масштабы бизнеса могут влиять и на устойчивость продовольственных систем, в которых всегда должны быть мелкие и средние производители. Если представить ситуацию, а мы уже стремительно к этому катимся, когда три крупные компании производят какой-то один продукт на всю страну и одна из них банкротится — сразу выпадает огромный объем поставок на рынок. Пусть временно, но это же продовольствие, не машины и не текстиль. В этом случае должен выручать мелкий производитель, который придает устойчивость продуктовым цепочкам, заполняет выпавшие объемы после крушения агрохолдинга. В 1992 году, когда сельское хозяйство рассыпалось, людей спасали личные подсобные хозяйства. И себя кормили, и на сторону свою продукцию продавали. Мелкие производители обязательно нужны, и страна должна их поддерживать.
— Как это сделать?
— Я здесь могу провести аналогию. Равенство мужчины и женщины, к примеру, определяется не тем, что мы разрешаем женщине кувалдой по рельсам стучать. Мы даем женщине право на декретный отпуск, а мужчинам такого права не дано. Можно сказать: «А это не равные права». Это просто другие условия. Другие условия для развития должны быть и у мелких сельхозпроизводителей. И в этом будет создаваться равенство условий. В Европе два раза в неделю на городских площадях разрешают местным фермерам продавать свою продукцию. У нас понастроили красивые рынки, но торгуют там перекупщики, то есть это практически магазины. Определите тоже два дня в неделю и место, где производителю можно выставить свою продукцию.
— В мире как-то ограничивают размеры землевладений, чтобы не вырастали гиганты?
— Везде в развитых странах физические размеры ферм растут, уменьшаются только в странах развивающегося мира. Родилось в семье, например, пять детей, выросли, весь земельный надел на пятерых поделили. Дальше история повторяется и земельные наделы становятся все меньше и меньше. В развитых странах понимают, что это очень плохой сценарий, поэтому вводят правило, например, что наследовать землю может только один, остальные получают денежный откуп.
В Японии средний размер земельного надела чуть ли не один гектар. Они нашли выход в объединении — наследники сливали землю в один массив и нанимали для управления профессионального менеджера.
Укрупнение идет везде, современные технологии позволяют создавать фабрики зерна и мяса. Качество работы наемного работника промышленности уже давно можно контролировать, в сельском хозяйстве до недавнего времени это было сложнее. Но сейчас мы дошли до технологий, которые, во-первых, позволяют уменьшить число работников, во-вторых, их уже можно жестко контролировать. Поэтому и идет укрупнение в сельхозпроизводстве.
— В последние годы руководство страны с гордостью заявляет о росте сельхозпроизводства и экспорта продукции АПК. За счет чего этот рост произошел?
— Конечно, за счет частной инициативы. В сельское хозяйство пришли эффективный менеджмент и частные инвестиции. Бесспорно, без определенных государственных усилий ничего бы не случилось, но я еще раз говорю, что триггерами стали два кризиса и девальвация рубля, которая убирала импорт на какое-то время и создавала окно возможностей для внутреннего сектора, чтобы модернизироваться. Еще нам помогла немножко мировая конъюнктура, сработавшая в нашу сторону. Сейчас уже эти факторы свое отработали. Для дальнейшего роста нужны инновации, устойчивые парадигмы развития. У нас плохо с наукой, плохо с селекцией, у нас с биотехом плохо. По семенам большая зависимость, ряд вакцин приходится завозить.
— Страну блокируют санкциями со всех сторон. Может кризис 2022 года стать для российского АПК новым стимулом для роста?
— Вот нас отключили от морских перевозок — как зерно экспортировать? Если не будет импортной вакцины, что с животными делать? Ставку рефинансирования подняли. У нас основная программа поддержки сельского хозяйства — это льготный кредит, привязанный к ставке рефинансирования. А с кредитами сейчас будет проблема. Будут расти цены и снижаться потребление.
Вот уже лет десять мы живем в условиях, когда нам никакой голод не грозил. Сейчас мы все это разрушили. Продовольственная безопасность уже под угрозой. Где выстрелит, я даже сейчас боюсь предсказывать.
Раньше в мире санкции на продовольственные цепочки не распространяли. Голодом никого не душат, ни Корее, ни Ирану никогда не отключали продовольственные поставки. Более того, Ирану разрешали продавать немножко нефти, чтобы они могли купить продовольствие с внешнего рынка. Гуманитарными катастрофами страны не наказывают — это было общим правилом. А на днях прочитала в соцсети у бывшей коллеги по ФАО (Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН. — Forbes) письмо украинских аграриев. Ну, украинских аграриев я понимаю, здесь у меня вообще никаких осуждений по поводу украинцев просто быть не может. В этих условиях люди могут быть как угодно грубы, не логичны, не гуманны, что угодно. Это все понятно. Но когда чиновница ФАО, организации, основным мандатом которой является искоренение голода в мире, распространяет в социальных сетях требование отключить Россию от всех составляющих для продовольственного сектора, я уже начинаю сомневаться в здравомыслии мира. Может так случиться, что нас отключат от поставок именно того, что нужно для продовольственного обеспечения.
